«А где-то здесь хотели построить микрорайон «Новый Ярославль», — замечаю я, когда автобус с журналистами сворачивает с трассы Ярославль — Рыбинск в сторону мусорного полигона «Скоково».

«Да, где-то здесь и камень закладывали», — вспоминает кто-то из коллег.

К счастью для несостоявшихся жителей микрорайона, компания, рекламировавшая и продававшая здесь квартиры «при поддержке правительства Ярославской области», обанкротилась. «Нового Ярославля» теперь уже, вероятно, не будет — да и кто захочет жить рядом с «Новым Ядрово»?

На мусорную гору идет дорога, по пологому склону заезжают мусоровозы. «Газель» с журналистами не смогла это сделать — застряла в грязи. Пресса, зажимая носы, полезла по склону пешком.

Я был на полигоне последний раз лет 15 назад, поэтому меня увиденное не шокировало. Но впечатлило. 15 лет назад горы не было — стоя на одном краю полигона, можно было увидеть лес на другом. То есть гора была ниже макушек деревьев.

Сейчас лес видно только с самой верхней точки — гора росла куда быстрее окрестных осин, берез, елей, и выше их теперь в среднем раза в два.

«Через 20 лет здесь будет горнолыжный курорт!» — улыбается начальник полигона «Скоково» Александр Сипратов. Мы стоим на самой высокой точке мусорной горы. В это и верится, и не верится. Кататься на горных лыжах здесь можно и сейчас. Но как-то не хочется.

«Высота полигона здесь 24 метра. А можно до 50. Места для мусора еще много», — говорит Сипратов.

Я смотрю вниз с края мусорной горы. Мне кажется, что до низа, до дороги, уже метров 50. По крайней мере стандартная 10-метровая опора линии электропередач выглядит отсюда как спичка.

Раньше у леса жила колония бомжей, работающих на свалке. Сейчас их уже нет, последняя женщина-бомж умерла около года назад, ей было за 60. Ловить на свалке больше нечего — все самое ценное отбирается еще из мусорных баков.

А с тех пор как начали возить московский мусор, территория полигона и вовсе взята под усиленную охрану московской фирмой. Посторонних сюда не пускают.

Журналистов под контролем пресс-службы правительства пустили. Показали весь процесс. Он весьма прост: мусоровозы заезжают на рабочую карту и сгружают мусор.

В присутствии прессы сброс контролируют сотрудники полигона — проверяют, то ли привезли, что в документах. Ну, как проверяют — смотрят. Естественно, руками в отходах никто не копается.

Так ли это всегда, или только когда проверка — неизвестно. Затем по свежесброшенным горам мусора проезжает утрамбовочная машина Bomag. Ее задача — умять как можно больше мусора.

Так же поступаем и мы, если лень слишком часто выносить мусорное ведро. На полигоне это задача поважнее: чем плотнее будет утрамбован мусор, тем больше места останется. Тем больше сможет заработать полигон в будущем. Мусор — это деньги.

Поток машин с мусором идет постоянно. Тут же кружат тучи чаек. Ветер поднимает целлофан и бумагу и гоняет над полигоном — цитату из «Крематория» подкрепляют и трубы соседней Хуадянь-Тенинской ТЭЦ: «Мусорный ветер, дым из трубы, плач природы, смех сатаны…»

Крематорий здесь для полноты картины тоже рядом. Китайская ТЭЦ, московский мусор — вот реалии Ярославля сегодняшнего дня.

Чайки, собственно, помогают людям переработать часть мусора естественным путем в своих желудках. Изрядная часть мусора — это органика, в основном пищевые отходы. Все это гниет, превращаясь в жижу внутри полигона. Смешиваясь с дождевой и талой водой, эта малоприятная масса, или фильтрат, просачивается в почву — никакой гидроизоляции полигона нет.

«Влияние полигона на грунтовые воды минимально. У нас пробурены скважины по ходу движения грунтовых вод. Одна до полигона, другие после. Из скважин берутся пробы, и становится понятно, что пришло в подземные воды с полигона», — говорит главный эколог «Скоково», член экспертной группы Юлия Елизарова.

Теперь на полигоне уже не только пресса, но и члены экспертной группы.

Сама группа, правда, не совсем понимает, для чего она нужна. Сначала ее создавали, чтобы принять решение — возить или не возить московский мусор в Ярославль. Но потом под давлением фактов власти признали: мусор уже возят, решение принято. Но группа почему-то работает.

Как говорят на полигоне, фильтрат не доходит до грунтовых вод, а стекает в обводную канаву, которая окружает мусорное царство.

В самой низкой точке устроен накопитель. Туда едут члены экспертной группы. Собственно, вот он, фильтрат: жидкость черного цвета, текущая по канаве. Чем ближе к рабочей карте полигона (месту, где сейчас активно складывается мусор), тем вода в канаве чернее. И пахучее.

Накопитель находится в самой северной точке полигона. Это бетонная емкость в земле, соединенная канавой с трубой. Вообще-то здесь должны были быть очистные сооружения, когда-то их начали строить, но не достроили.

Рядом — насос, а из емкости на полигон идет пластиковая труба. Фильтрат закачивается назад на тело полигона. Сотрудники областного правительства говорят, что он таким образом «циркулирует», и это «прогрессивная технология».

Прямо рядом с емкостью — та самая высшая точка мусорной горы, где я был недавно. Отсюда она выглядит просто гигантской.

«Неужели вы верите, что здесь 24 метра, как по документам инвентаризации?» — спрашиваю я одного из членов рабочей группы.

«В документах можно написать что угодно, смотря какие цели», — грустно отвечает он.

Я думаю о том, что инвентаризация проводилась в декабре 2017 года, вероятно, уже с прицелом на московский мусор. Гора между тем прямо нависает над нами, кажется, сорвется сейчас с кручи Bomag и придавит всех к чертовой матери.

«По нормативам склон должен быть один к четырем: на метр высоты четыре метра длины. А здесь круча 90%. Как они будут ее выравнивать?» — недоумевает бывший главный эколог «Скокова» Александр Большаков. Я же думаю о том, что параллелепипед имеет больший объем, чем пирамида — чем круче склон по краям, тем больше мусора можно вместить. Члены рабочей группы продолжают изучать систему «рециркуляции» фильтрата.

«Вообще-то у полигона нет лицензии на утилизацию жидких отходов. А что такое фильтрат как не жидкие отходы? А что такое закачка его на тело полигона как не утилизация?» — говорит Большаков.

Мне тоже не очень понятно, как, закачивая грязную жидкость в мусорную кучу, можно решить проблему загрязненности этой жидкости. По идее, она становится еще грязнее, еще опаснее. И опять стекает в ту же обводную канаву. Если принять теорию о «рециркуляции» на веру, то фильтрата должно становиться все больше и больше — ведь к жидкости добавляются осадки. Куда же деваются «излишки»?

А вот и ответ на этот вопрос. От самой северной точки обводной канавы, рядом с емкостью для сбора фильтрата, отходит еще одна канава.

От обводной она отделена небольшой дамбой. Земля свежая, видно, что дамбу насыпали или подсыпали недавно.

Но она мало помогает — с другой стороны дамбы течет вода, превращаясь в бодрый ручеек.

«Куда он течет?» — спрашиваю я у Александра Большакова.

«Известно куда, в Нору. Тут до нее два километра», — отвечает Большаков.

Одновременно ручей замечает и член экспертной группы Анатолий Упадышев. Он идет туда с бутылочкой и набирает воду для анализа.

Я же и без всякого анализа вижу, что в ручье течет вода, которая просочилась из обводной канавы. Единственная разница — она не такая черная, скорее желтовато-зеленоватая. 5-метровая дамба все-таки играет роль фильтра для взвешенных частиц. Но химию-то она остановить не может! Уклон местности четко идет отсюда в сторону реки Норы. Песчаные следы показывают, что совсем недавно (паводок же прошел!) поток был куда сильнее.

Впрочем, и это еще цветочки. В этот самый ручей почему-то закинута точно такая же труба, как и на тело полигона.

Рядом — черные разводы. В голову закрадывается мысль, что, когда никого нет, ядовитую жидкость просто сбрасывают в ручей, который течет в Нору, которая течет в Волгу. Вот тебе и циркуляция. Но работники полигона все отрицают.

«Труба просто лежит, надо же было ее куда-то положить», — разводит руками работник полигона.

«Ага, одни концом в ручей», — иронизирует член рабочей группы.

После емкости с фильтратом Анатолий Упадышев едет на отбор пробы из скважины — той самой, которая контролирует влияние полигона на грунтовые воды. Скважина находится в поле за пределами полигона. Оттуда раз в три месяца берут пробы сотрудники филиала Центра лабораторного анализа и технических измерений — федерального государственного бюджетного учреждения. «Скоково» за это платит филиалу деньги. Эксперты центра говорят, что превышений норм нет.

Я же обращаю внимание, что скважина пробурена к востоку по центру полигона. Как говорила действующий эколог «Скоково», поток подземных вод идет с запада на восток — в сторону Волги. Поэтому скважины и пробурены с запада и востока. Но рабочая карта полигона сегодня находится в северной части. Визуально видно, что скважина в стороне от главного места сброса мусора. И если представить, что фильтрат просачивается в почву и вода движется на восток (в сторону Волги) или на север (в сторону Норы), куда идет естественный уклон грунта, то вряд ли анализы из этой скважины что-то покажут.

Мне трудно поверить, что фильтрат не просачивается в почву. Попробуйте вылить на дачном участке ведро воды в середине, куда она попадет в итоге — в канаву на краю участка или же уйдет глубже, в почву? А если учесть, что глубина канавы не больше 3 метров, а размеры полигона (округляя) километр на 600 метров?

За три часа, пока экспертная группа была на полигоне, я насчитал семь московских сдвоенных мусоровозов на «Скоково» и на подъезде к нему.

А обещали не более 15 в день. Может, конечно, так совпало, может, какую-то машину я посчитал и два раза. Но лично у меня закрались большие сомнения, что дело ограничится 12−15 машинами в день. Особенно, если учесть, что каждая машина с мусором — это деньги, хорошие деньги для полигона, который скоро региональные власти заберут себе.

Экспертная группа на полигоне требовала паспорта на ввозимый московский мусор. На что представители ОАО «Скоково» говорили, что такие паспорта не требуются: мол, мусор-то бытовой, и у москвичей он ничем не отличается от ярославского. И даже открыли показательно один мусоровоз.

Единственный документ, который регламентирует привоз столичных отходов, — это договор с ГУП «Экотехпром», это предприятие принадлежит мэрии Москвы. Сам договор экспертам не показали, но рискну предположить, что главное в нем — стоимость услуг по утилизации.

Есть ли гарантия, что под видом бытовых отходов москвичи не повезут в Ярославль что-то посерьезнее? Есть ли гарантия, что дело ограничится 200 тыс. тонн в год? Полагаю, что это все риторические вопросы. Гарантию, конечно, даст кто угодно, но, как говорится, обещать — не значит жениться.

«Почему бы не найти другое место для складирования московских отходов», — спросили у директора департамента охраны окружающей среды Дмитрия Пенькова, на что получили ответ, что другого места нет. Более того, за исключением подмосковных свалок «Скоково» — едва ли не крупнейший полигонов в ЦФО. Секрет тут прост — промышленный Ярославль в среднем в три раза больше всех близлежащих городов. И полигон у него больше. А, значит, для размещения московского мусора он особенно привлекателен.

Говорят, что жители окраины Дзержинского района, расположенного в 4 километрах от полигона, время от времени чувствуют запах от свалки. Неприятно, конечно. Особенно, когда полигон горит. Неприятно, но не смертельно. Гораздо опаснее мне представляется влияние на воду в Волге, откуда пьет весь Ярославль. По словам бывшего главного эколога «Скоково» Александра Большакова, даже после закрытия и рекультивации (засыпки грунтом) полигон продолжит оказывать негативное влияние на окружающую среду в течение 25 лет. Ведь помимо пищевых отходов, разлагающихся сравнительно быстро, даже в бытовом мусоре много всего, что может загрязнять окружающую среду еще долго — это и батарейки, и оргтехника, и ртутные термометры, и лампы, которые несут на утилизацию лишь единицы.

На мой взгляд, принимая дополнительные объемы, полигон сокращает срок своей службы — то есть приближает тот момент, когда миллионы тонн мусора будут тихо догнивать уже без всякой откачки фильтрата, регулярного мониторинга и охраны.

Но главное, конечно, это сегодняшний день «Скокова». Рост нагрузки на полигон даст и прирост фильтрата, который, как бы меня ни убеждали, не может исчезнуть в никуда. Что с московским мусором, что без него, с ним надо что-то делать: строить очистные сооружения или же откачивать и утилизировать где-то в специально приспособленном для этого месте.

Журналисты и члены экспертной группы покидают полигон. «Вспомнил, вспомнил — это было здесь! Здесь закладывали камень «Нового Ярославля», — говорит коллега в автобусе, когда мы сворачиваем на рыбинскую трассу по дороге от полигона — от свалки здесь всего два километра. Что можно ожидать от властей, которые не видели проблемы в строительстве жилья в таком месте?

А я вспоминал гору мусора около Химок у МКАД, напоминающую предгорья Кавказа. Жители Химок мрачно предсказывают, что в Ярославле будет то же самое. Горнолыжников там они почему-то не видели.